Анатолий Антонов
Опубликовано в журнале Дружба Народов, номер 1, 2001
Анатолий Антонов
Сбережем семью — сохраним Россию
Россия, наряду с Испанией и Италией, возглавляет ныне список индустриально развитых стран со сверхнизкой рождаемостью, то есть с таким ее уровнем, который намного ниже порога простого воспроизводства населения.
Депопуляция может стать решающим фактором для судьбы России в первой трети XXI века. Пропустив вперед Китай, Индию, США, Бразилию, наша страна стоит на седьмом месте по численности населения и находится в одной группе с Пакистаном и Японией. Две трети российской территории заселены так же, как и в эпоху неолита, — менее одного человека на квадратный километр. Другими словами, к востоку от Урала демографическая пустыня накладывается на географическую. Плотность населения России (12 человек на квадратный километр) в 3 раза меньше среднемировой и в 30 раз меньше, чем в Японии, Бельгии и других европейских странах.
Угроза депопуляции, как исторически беспрецедентный для России феномен, ставит множество вопросов, к ответу на которые не готовы ни ученые, ни политики, ни общественность.
В чем причины сложившегося положения и как его исправить?
Об этом нашему корреспонденту Владимиру Медведеву рассказывает Анатолий Иванович Антонов, доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социологии и демографии семьи социологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова, сопредседатель Лиги борьбы с депопуляцией народов России, член постоянного оргкомитета Всемирного конгресса семей.
— Начнем с самого главного и больного вопроса. Реальна ли для России угроза дальнейшей депопуляции?
— Судите сами. Еще в конце 60-х годов женщина в России рожала за всю жизнь в среднем 2,24 ребенка. В 1999 году эта цифра снизилась до 1,17. Столь резкое падение рождаемости вызвано тем, что у российской семьи ослабла потребность в детях. Преобладают установки на малодетность, наша страна переживает кризис семьи и бум "моды на однодетность". А поскольку сии факторы продолжают действовать, то дальнейшее падение установок на детей и рождаемость неизбежно и в будущем.
— Не есть ли это наша историческая беда? Какой была рождаемость в России в прежние времена?
— Рождаемость в России в конце XIX века была очень высокой. Даже в Африке не все страны имеют сейчас такую. По переписи 1897 года, у нас приходилось в среднем на одну женщину 7,3 рождения. Однако если считать только выживших детей, то их оставалось 3,5.
Почти столь же высокой — но пониже, чем у нас, — была рождаемость в Индии. Таковой она там и осталась. Сейчас у них около 5,5-6 рождений на одну женщину. Кстати говоря, в середине ХХI века Индия вырвется вперед по численности населения и обгонит Китай, который отойдет на второе место.
Ну а у нас показатель рождаемости снижается уже 100 лет, а с 60-х годов — очень быстро, примерно на треть через каждые десять лет.
— Но может быть, достаточно лишь снизить смертность и тогда нам не грозит никакая депопуляция?
— Действительно, депопуляция зависит от соотношения уровней рождаемости и смертности. И немало ученых (а я разговаривал со многими из них) считают, что поскольку смертность растет, а рождаемость уменьшается или стоит на месте, то достаточно просто бороться со смертностью, и тогда положение выровняется… Чем ниже смертность, тем выше средняя продолжительность жизни. Чем выше продолжительность жизни, тем большим будет снижение смертности. Снизим смертность, приблизим ее к рождаемости и депопуляцию ликвидируем.
Но не работает эта схема. Депопуляция, которая происходит сейчас в России (и которая тридцать лет происходит в Германии и во многих других европейских странах, а их около двадцати), только на 2 процента зависит от смертности. А на 98 процентов от рождаемости!
Приведу данные. В 1996 году (потому что за более поздние годы смертность не подсчитана) на одну женщину приходилось 1,28 рождения, а за вычетом смертности — 1,24. То есть фактор смертности никак не работает! Как-то я и мои коллеги задались схоластическим вопросом: до какого уровня необходимо снизить смертность или, наоборот, до какой продолжительности надо довести человеческую жизнь, чтобы компенсировать однодетность, распространившуюся и у нас в России, и в других странах, и тем самым остановить депопуляцию? Стали считать: триста лет, семьсот, девятьсот… И поняли: чтобы понизить уровень смертности до уровня, когда можно не беспокоиться о рождаемости, человечество должно стать бессмертным.
— И здесь сразу же возникает простой вопрос: почему снизилась рождаемость?
— Не все знают, что причиной спада рождаемости является ценностный кризис семьи и семейности, семейной формы жизни. Люди перестали жить большими семьями не просто так. Теперь все больше склоняются к одиночно-холостяцкому бытию, к удобствам независимости. Но и у тех, кто еще отважно решается на семейное "бремя", брак получается какой-то походно-туристический: быстренько собрали-разобрали палатку и, оставив одиночку-феминистку у потухшего костра семейной страсти, двигаются дальше, к следующей "переночевке". Тут уж не до детей — один ребеночек на трех-четырех взрослых.
— Кризис переживают все наши общественные институты. Естественно, он не мог не затронуть и семью…
— Ни войны, ни революции, ни землетрясения или эпидемии не вызывают кризиса семьи. Конечно, люди гибнут и, значит, семьи рушатся, браки не заключаются, инвалиды, сироты остаются. Или вот раскулачивание, а фактически репрессии против крестьянских семей — нет здесь кризиса института семьи, как нет его в нападках большевиков на буржуазный брак. Это трагедия, но меняются условия, и сохранившаяся ценность обзаведения семьей и детьми стимулирует возникновение новых семей, новых поколений. Кризис семьи наступает, когда разрушается сама ценность семейного образа жизни, когда прелесть и очарование семейности исчезают.
— Но, возможно, и это естественный процесс. Меняются формы человеческих отношений, меняется и семья, и роль каждого ее члена. Старая семья сменяется новой, так ли уж это плохо?
— Обычно кризис понимают как ставшее заметным сегодня плохое следствие каких-то хороших событий в прошлом. Первыми на фальшь такой трактовки обратили внимание экологи. Загрязнение среды — это не побочный непредсказуемый результат прогрессивной индустриализации. Это — прямой итог плохих целей и средств их достижения, плохой системы ценностей, когда не задумываются о последствиях промышленного производства или когда кому-то даже выгодно выливать отходы в реки. Так и ценностный кризис семьи, при котором все большее число людей не спешит вступать в брак и обзаводиться детьми — с той разницей, что ущерб от последствий не столь очевиден, как дым от заводских труб.
Ценности и социальные нормы в человеческой жизни — это основа основ. Переворот в ценностях означает новую эпоху. Крах же всей системы ценностных приоритетов есть смерть цивилизации. И приход другой. Скажите мне, если большинство станет наркоманами, признает ли выбранный ими парламент наркотики патологией? То-то и оно, кризис семейной цивилизации означает угасание ролей матери и отца, братьев и сестер, племянников и дядей, родства, семейности, много чего еще.
С другой стороны, это расцвет одиночно-холостяцких форм существования, бум безоглядной эмансипации женщин от своей социокультурной сущности, от самих себя, "взрыв" альтернативных браку бездетных сожительств и в связи с убылью населения и с отказом от просемейной политики — переход к черным моделям манипулирования людьми. Это будет цивилизация массовой технологии клонирования, евгеники, детей из пробирки, воспитанников инкубаторской педагогики. Это цивилизация не человечества, а "изувечества".
— Вы произнесли удивительно теплые слова "очарование семейности". Но, по-видимому, семья несет в себе нечто большее, чем просто домашние тепло и уют…
— Семья — это оболочка, которая соединяет нас с миром и одновременно защищает нас от мира. Опыт социализации в семье — огромный опыт. Семья учит вступающего в жизнь человека уживаться с другими людьми. Если он среди братьев и сестер научится наступать на горло своей эгоистической песне, он сумеет сделать это и среди чужих…
Более того. Французский социолог Луи Руссель, которого не отнесешь к "фамилистам", в своей книге с загадочным заглавием "Непонятая семья" считает, что традиционная семья — не пассивное промежуточноео звено в обществе. Она была более автаркической, чем современная семья. Руссель ссылается на книгу Р. Р. Калтенбаха "Семья против власти от Людовика XIV до Миттерана" (Париж, 1986), где показано, что семья была самой эффективной крепостью сопротивления претензиям государства. И это хорошо понимали правительства тоталитарных — которые через систему социального обеспечения почти полностью взяли социализацию детей на себя, зная, что, пока не будет покорена семья, власть не будет окончательной.
— Значит, если семья как основная социальная ячейка разрушается, то…
— Если семья рушится, если исчезает защитная оболочка и личность остается один на один с государством, то ей остается только одно — объединяться с другими личностями по национальному признаку. А объединение по национальному признаку без семьи — это "национальная мафия". Это обострение национальной борьбы и национальных конфликтов.
— Не скрою, что такой взгляд на проблему национализма видится мне очень и очень спорным. Есть немало примеров, когда национальные конфликты вспыхивают и обостряются именно в странах, где по-прежнему сильны традиционное общество и традиционная семья. Тем не менее, как, по-вашему, повлиял кризис семьи на события, произошедшие в нашей стране?
— Я полагаю, что один из факторов развала СССР — это то, что семья развалилась и не обеспечила передачи системы ценностей от бабушек и дедушек к внукам и правнукам… Если бабушки и дедушки были убежденными большевиками и не смогли передать свои ценности своим внукам и правнукам, то виноваты не только эти ценности сами по себе (сейчас речь не о том, хорошими или плохими они были), но и разрушение того механизма, который всегда в обществе обеспечивал преемственность.
Когда семья стала в основном однодетной, примерно треть родителей (я назову страшную цифру) при наличии единственного сына доживают до того времени, когда он погибает, пока они еще живы и им лет сорок пять-пятьдесят… Век однодетной семьи очень короток. У нее короткая преемственность, наследственность. А в разветвленной среднедетной семье больше возможностей передать ценности от дедов к внукам.
И когда мы лишились этого механизма, перестройка нашла в поколении единственных детей среду, наиболее готовую отвергнуть коммунистические ценности бабушек и дедушек. В этом смысле СССР рухнул из-за нарушения преемственности.
Но развал, вызванный кризисом семьи и однодетностью, на этом не прекратится. И Россия рухнет, и Германия рухнет, и рано или поздно рухнет и пополняющаяся за счет эмигрантов Америка, потому что в депопулирующих странах опустится железный занавес и правительства перестанут столь легко отпускать в чужие земли репродуктивный контингент.
— Не исключено, однако, что с уменьшением числа людей на планете у человечества откроются какие-то новые ресурсы…
— Вся история человечества — это медленный, но неуклонный рост населения. В этом смысле мы цивилизация роста. Наша культура и история тесно связаны с ростом численности людей. Это своего рода ось, вокруг которой вращается развитие рода человеческого, и никто не знает, что получится, если ось обрушится. Убыль населения всего мира начнется во второй половине XXI века.
— Однако пока говорить о депопуляции на всей Земле, по-видимому, еще рановато.
— Два тысячелетия назад при Рождестве Христовом в мире было примерно 350 миллионов человек. В 1801 году был достигнут первый миллиард, за этот гигантский срок человечество всего лишь утроилось. А удвоилось оно уже через 125 лет, потом вновь — уже через 50 лет, когда на Земле появилось 4 миллиарда человек. В конце 70-х годов тема ускорения роста земного населения вдруг стала самой обсуждаемой и самой "пугающей". Запугивали нехваткой прокорма. В начале XX века численность населения в 2 и 3 миллиарда казалась "чудовищной". Прибавление очередного миллиарда будоражило воображение. В середине века многим казалось, что 5 миллиардов людей земной шар не выдержит.
— Сейчас эти опасения, кажется, поуменьшились.
— Темпы роста замедляются. В 1999 году (через 25 лет после достижения 4 миллиардов) не произошло удвоения, как предполагалось теми, кто не верил в уменьшение этих темпов. Более того, по ряду прогнозов, мир не достигнет 8 миллиардов в XXI веке, но, увы, и большинство журналистов, и общественное мнение в целом остаются в плену стереотипов. Наш ведущий демограф В. А. Борисов как-то рассказал на демографической секции Дома ученых, что ему сейчас часто звонят с радиостанций, ТВ и просят принять участие в передачах, посвященных "угрозе перенаселенности". Его не спрашивают как специалиста, есть ли такая "угроза". Ну, он, конечно, не сдержался и закричал: "Дикари, невежды — мир на тропу депопуляции встал, мы вымираем, в России самая низкая рождаемость и самая высокая смертность из индустриальных стран и утечка не только мозгов, но и репродуктивных сил! А вы, как в детской игре "замри", законсервировались на догмах перенаселения!"
— Но население Земли пока все еще продолжает увеличиваться. Во всяком случае, увеличивалось в прошлом (уже прошлом!) XX веке. Видимо, из-за роста рождаемости в Азии, Африке и Латинской Америке?
— Не из-за роста рождаемости, а из-за естественного прироста — перевеса уровня рождаемости над уровнем смертности, о чем мы говорили выше. Улучшение гигиенических условий жизни, быта, здравоохранения позволило контролировать состояние здоровья и продолжительность жизни в развивающихся странах. В результате смертность стала быстро снижаться — быстрее, чем снижалась рождаемость. Темпы снижения смертности обогнали темпы снижения числа рождений — соответственно в середине прошедшего века выросли темпы прироста населения, но ненадолго, потом они стали медленно понижаться, и заметнее всего это сейчас. Однако увеличение доли населения стран с низким уровнем жизни многих так напугало, что все беды стали списывать на пресловутую перенаселенность. Высказывания отдельных и весьма авторитетных ученых, например Джона Колдуэлла, о том, что рождаемость снижается в развивающихся странах и будет быстро снижаться в дальнейшем, не возымели действия.
— Но не стоит отрицать и того, что в развивающихся странах (так называемом "третьем мире") рождаемость остается по-прежнему высокой.
— Большинство ученых находятся в плену неверной методологии и не учитывает социологические данные о репродуктивном поведении людей в развивающихся странах. Нет учета того, что там потребность семьи в детях хотя и остается еще в пределах многодетности (5 и более детей), но стремительно уменьшается, в несколько раз быстрее, чем в Европе. Наши исследования в бывшем СССР показали, что в среднеазиатских городах идет переход к среднедетности (3-4 ребенка в семье). Например, в Таджикистане число рождений на женщину сократилось за 20 лет с 5,7 в начале 80-х годов до 3,5 в середине 90-х. Нельзя думать, однако, что распространение противозачаточных средств ускорит переход к модели малодетной семьи. Пока остаются социально-экономические основы существования 3-4-детных семей, никакая пропаганда контрацепции не уменьшит числа рождений, тем более такая, где ради уменьшения бедности напирают на "экономические преимущества" малодетности.
— Кстати, эти "преимущества" очень остро ощущаются сейчас в России в связи с нынешними тяжелыми жизненными условиями.
— Большинство наших демографов до сих пор считают, что сокращение рождаемости — это хорошо. Это якобы дает независимость женщинам, независимость мужчинам. Это, дескать, адаптация семьи к окружающим условиям. То есть не видят нужды в изменении окружающих условий, ведущих к однодетности.
Я-то убежден, что надо именно изменять условия, и тогда обыватели будут вести себя иначе. А в ситуации, когда их загнали в угол, взяли в экономические тиски, когда девяносто пять процентов населения стали жить хуже, чем при советской власти, то им осталось только одно — снижать рождаемость, чтобы как-то выжить.
Тем не менее, дети рождаются вопреки всем трудностям, и если подходить к этому только с экономических позиций, то получается, что все мы ведем себя совершенно алогично: экономически дети абсолютно невыгодны. А все же люди ими обзаводятся. Значит, подходить к пониманию рождаемости в семье с сугубо экономическими критериями — неумная затея. Надо искать что-то еще.
К тому же сильнее всего рождаемость сокращается, как всегда, среди обеспеченных людей. Меньше всех рожают "новые русские". Если у них чего нет, то это детей. Поскольку нет и потребности в детях. Таково свойство всего богатого, сытого — так сказать, цивилизованного, в этом смысле, мира.
— С чем это связано? В чем причина? Почему в богатых странах, где уровень жизни постоянно растет, так мало детей?
— Оказалось, что рыночная экономика, — на которую уповают наши реформаторы, — не имеет внутри себя никаких стоимостных механизмов, которые подталкивали бы людей к рождению нескольких детей. Вопреки Адаму Смиту и его прогнозам о том, что капитализм будет стимулировать многодетность, рыночная экономика ведет к сокращению рождаемости. Почему? Да потому, что все в ней устроено так, что уровень жизни работника никак не зависит от размеров его семьи. Каждый работающий получает индивидуальную зарплату — индивидуально мужчина работает, индивидуально — женщина, индивидуально — подростки, и каждый получает индивидуальную зарплату за свой индивидуальный вклад в производство. Абсолютно не учитывается семейный статус работника, а деньги ему платятся только на воспроизводство его личной жизненной силы. Все в этой экономике, вся она и вся оплата труда в ней ориентированы на индивидуальную зарплату и на то, что связано с индивидом, индивидуальным работником.
— Это настолько привычно, что кажется естественным…
— И вот эта ориентация привела к тому, что прежде всего повышается уровень жизни отдельных индивидов — холостяков. Все заработанное холостяк тратит на себя. Затем по мере роста заработной платы начинает постепенно расти благосостояние тех, кто вступил в брак, но еще не завел детей, — у семьи расходов больше, чем у холостяка. Следом уровень благосостояния повышается (если он имеет тенденцию повышаться) в семьях с малым числом детей. И только в самом конце в семьях с несколькими детьми.
— Почему же, в таком случае, воцарение капитализма на Западе не привело сразу же к снижению рождаемости?
— Почему рождалось много детей? И почему так продолжалось лет триста (четыреста, если говорить об английском капитализме)? Дело в том, что добропорядочность данного типа общества — за неимением других терминов мы называем его капиталистическим — зиждилась на морали и нравственности, которые создавались семьей, наличием семейного производства, семейной экономики. Капитализму досталась в наследство система социокультурных норм, освященных религией и искусством. Вспомните культ материнства, запечатленный в Богоматери, мадонне с младенцем на руках…
Меня потрясает прошлое человечества. У нас принято думать, что в прошлом люди были, как бы это сказать, недостаточно развитыми и умственно, и духовно. Но это скорее можно сказать о нас. Мы продолжаем жить за счет той культуры и цивилизации, что создали наши прапрадеды. Так вот, в условиях, когда вплоть до ХХ века средняя продолжительность жизни мало где превышала 25 лет, социокультурные нормы нацеливали людей на высокую рождаемость. Человечество всегда стремилось при помощи многодетности компенсировать высокую смертность. Только так оно могло существовать. А когда появился порожденный семьей и семейным производством капитализм, то Европа смогла сразу резко увеличить численность населения.
И, надо сказать, капитализм в Европе не привел к демографическому взрыву. Бум роста населения привел к буму капитализма. Что значит массовое производство товаров? Это означает, что должна иметься масса людей, которая их производит и покупает. Поэтому капитализм, направленный на массовое потребление, на конвейерное производство, без роста населения попросту невозможен.
— Раз уж речь идет о семье, то стоит поговорить подробнее о семейной экономике…
— Семья — не пассивный элемент в истории. Это один из мощнейших факторов общественного развития. Мы, социологи и демографы, специализирующиеся на изучении семьи, не делим историю человечества по периодам: первобытно-общинный, рабовладельческий и так далее… У нас другое деление: семейная экономика, послесемейная и стоимостная. Семейная экономика — в отличие от капиталистической, стоимостной экономики, ориентированной на прибыль, на извлечение стоимости, — основывалась на нехитром принципе: все, что создается, тут же и потребляется.
В семейной экономике ничего не надо было стимулировать. Рождение каждого нового ребенка означало появление нового работника. Дети всегда были богатством. Если детей умирало мало и выживало много, они вырастали, становились взрослыми, обзаводились своими семьями, и эта огромная расширенная семья становилась огромной силой. Поэтому семьи крепли детьми и людьми, которые работали вместе.
— Я много лет прожил в Средней Азии, в Таджикистане, и знаю, что там и по сей день дети — это прежде всего работники в семье. Не только помощники в домашнем хозяйстве — принести воду, собрать хворост, убрать в доме, — но и сборщики хлопка. Много детей — много работников.
— Некогда так же было и у нас, в России. Это прекрасно представлено в "Домострое" — в своеобразном кодексе или уставе предприятия, где замечательно описана взаимная гармония семейных и производственных ролей…
Однако самое замечательное то, что семейную мануфактуру, из которой выросли затем фабрика или завод, придумала семья. Представьте себе семью, которой посчастливилось и где не умирали дети. Шесть-восемь ребятишек осталось в живых. Половина девочек — половина мальчиков: самое идеальное сочетание. Мальчики приводят в дом жен, девочки уходят из дому, но в итоге между семьями возникает взаимообмен работниками. У больших семей, куда входили многочисленные сыновья со своими семьями, не только хватало на самих себя того, что они производили, но и еще оставались излишки, которые можно было отдать соседям, продать.
Вначале такая семья работала только на себя, но потом по мере накопления денег возникало желание жить еще лучше. Первый шаг в сторону фабрики был сделан женщинами в рамках семейной мануфактуры, которую породило семейное производство. Когда люди работают за одним столом и каждый из них занят какой-то одной операцией, каждый специализируется на чем-то одном, то с точки зрения производственной технологии труд становится намного эффективнее. Так что именно семья придумала метод работы на конвейере и весь этот капитализм.
Но как часто бывает в истории, то, что ты придумываешь, тебя же и пожирает. Ибо затем появилась стоимостная экономика, порожденная все той же семьей. Стоимостная экономика забрала из семьи сначала главу — мужа, потом жену, детей на фабрику, где все они начали работать ради заработка, ради стоимости, прибыли… И разницы между ними для производства, отделенного от семьи, никакой. Даже мужчина-то неудобен для производства, поскольку он живой человек со своими слабостями, а производству нужен робот. А женщина еще более неудобна, потому что рожает и тем самым не вписывается в эту систему.
— К чему это в итоге привело?
— К тому, что везде в капиталистическом, высокоразвитом мире торжествует депопуляция. В Европе в среднем на одну женщину за всю жизнь приходится 1,4 рождения. О России я уже говорил. В Испании и Италии — 1,15 и 1,19 рождения. А вот Америка — особая статья. Это страна эмигрантов. И это первое, что вам говорят, когда вы туда приезжаете. Америка нашла самый эффективный способ борьбы с депопуляцией своего народа — заманивать к себе людей из других стран. Она соорудила единственное в мире государственное устройство, как бы заранее ориентированное на противодействие депопуляции. Американцы как бы решили: "Если мы создадим в стране жизнь настолько заманчивую, что она будет магнитом притягивать людей из других стран, то можно самим и не рожать. Америка — это фабрика по перемалыванию эмигрантов в коренных жителей страны. И она в принципе действительно может вообще не рожать, но, разумеется, до поры до времени.
Но в России этот вариант не пройдет. Русские из бывших республик СССР к нам уже больше не приедут. Украинцы тоже не захотят ехать. И даже если мы, как в "Спартак", в футбольную команду, начнем завлекать к себе негров, то и африканцы не поедут в Россию. Они поедут в Америку.
— А каковы для России прогнозы на будущее?
— Нынешние кризисные тенденции распада семейного образа жизни сами собой не прекратятся. И если самотек событий сохранится (разводы в двух третях браков, сексуальные сожительства, альтернативные семьи и браки, повальная однодетность и т.д.), тогда к 2075 году следует ожидать сокращения числа россиян до 50-55 миллионов человек. Нас обгонят по численности Таиланд, Колумбия, Уганда, Афганистан, Судан, Алжир, Ирак, Аргентина, Саудовская Аравия, Гана, Корея и Кения. Россия окажется где-то на 35-37 месте в очень хорошей компании с Германией, Францией и Англией.
— Подтверждают ли эти мрачные прогнозы эксперты, так сказать, со стороны?
— Давайте рассмотрим трехвариантные прогнозы экспертов ООН по миру и России.
— Что значит трехвариантные прогнозы?
— Обычно разрабатывается не один прогноз, а несколько, в связи с различием исходных гипотез. Грубо говоря, высокий вариант прогноза исходит из более высоких уровней рождаемости и замедленных темпов сокращения рождаемости. В 1975 году по такому прогнозу предполагалось, что к 2075 году население Земли вырастет до 16 миллиардов. Средний вариант — 12 миллиардов — это умеренные уровни и темпы снижения рождаемости. Низкий прогноз — 9,5 миллиарда — это более реалистический вариант с низкими уровнями рождаемости и с более быстрыми темпами ее снижения. Тенденции падения рождаемости в 80-90-х годах заставляют экспертов регулярно пересматривать свои прогнозы, уменьшая и саму критическую численность и перенося ее достижение на отдаленные сроки.
Рассмотрим разработки экспертов ООН от 1 февраля 1998 года, и лишь средний и низкий варианты, так как высокий прогноз слишком условен. Предельная численность населения Земли по среднему варианту уменьшена на 1 миллиард — до величины 11 миллиардов, наступление которой перенесено аж на 2200 год, то есть на 125 лет позже, чем прогнозировалось в 1975 году. Интересно, что даже по среднему прогнозу в мире появляется три десятка депопулирующих стран.
— Думается, мы среди них занимаем не последнее место…
— Да, на первом месте по убыли населения стоит, разумеется, Россия — мы теряем свыше 26 миллионов (снижение до 121 миллионов). После нас идет Япония, теряющая 21 миллион (105 миллионов), потом Италия — 16 миллионов, Украина — 11,5 миллиона, Германия — 10 миллионов, Испания — 9 миллионов и Румыния — 6 миллионов. Затем убыль в пределах 2,0 — 2,6 миллиона у Болгарии, Чехии, Англии, Венгрии, Польши и Белоруссии.
— Цифры производят сильное впечатление. Потери как после атомной бомбардировки.
— Строго говоря, это цифры не прямых людских потерь, как на войне, а недорода, недорождения тех младенцев, которые могли бы восполнить число умерших. С 1992 по 1999 год — с начала депопуляции в России нам не удалось восполнить примерно 5,8 миллиона человек, то есть свыше 700 тысяч ежегодно. Нельзя понимать эту убыль в смысле вымирания как мора. Как я уже говорил, депопуляция возможна даже при сверхнизкой смертности, когда рожденных не хватает, чтобы компенсировать умерших.
Пример России показывает, что убыль населения Земли окажется гораздо большей, если принять во внимание социологические факторы. Сокращение числа детей в семье будет намного большим, чем предполагается в среднем варианте. Поэтому реализуется низкий прогноз, по которому в 2050 году будут жить не 9,4, а 7,3 миллиарда человек. Это значит, что население России уменьшится в 2025 году не на 20, а на 25-27 миллионов и в 2050 году — на 50-55 миллионов (до величины 90-95 миллионов), если власти не обратятся к мощной политике укрепления института семьи с несколькими детьми или политике поощрения иммиграции из пограничных стран.
— Таким образом, эти прогнозы завышают уровень рождаемости в России. А какой она может быть с учетом социологических поправок в расчетах? Что нас реально ждет в ближайшем будущем?
— В низком варианте прогноза предполагается неизменным в течение 50 лет коэффициент суммарной рождаемости 1,3 ребенка в среднем на одну женщину за всю жизнь. Однако это слишком благодушный взгляд на будущее. Если учесть данные социологических исследований, то прогнозируемое число детей к 2010 году уменьшится до 1,0 и далее будет колебаться в пределах 0,8-0,9, что увеличит убыль населения как минимум на треть.
— Чем это грозит нашей стране?
— Депопуляция, однодетность повлияет на бюджет страны, на доходную и расходную его части. Больше стариков — больше больниц, меньше детишек — меньше школ. Школы надо закрывать, переоборудовать под что-то другое. Из-за уменьшения числа людей высвобождается много собственности (просто из-за того, что становится меньше собственников), а значит, начинается перераспределение собственности. А это перераспределение — или, попросту, захват чужого — совершенно не стимулирует создание чего-то нового. Это напоминает лавину, и одно накручивается на другое. Меньше детей — меньше солдат для армии. Вот поэтому-то и поднялся в последние годы разговор о профессиональной армии. У нас рожается в год 500 000 человек, мальчиков и девочек. Итак, приблизительно 250 000 мальчиков. Среди них высока смертность: несчастные случаи и тому подобное. У нас очень много мужчин умирает в возрасте 30-49 лет. Из-за болезней годных к призыву остается около 100 000 человек. А будет еще меньше в связи в депопуляцией. Поэтому армия обречена на сокращение. Как и все остальное.
Приведу еще одно мнение "со стороны". Во французской газете "Либерасьон" от 21 марта 2000 года В. Суле в статье "Российская демография в свободном падении" пишет: "В то время как Путин реанимирует мечту о великом могуществе, численность населения России неуклонно снижается… Уже и без того острые социальные проблемы могут еще более усугубиться в стране со стареющим населением и смертностью, превышающей рождаемость. Чтобы вновь обрести свое место в мире, Россия должна притормозить этот процесс сокращения численности…" Далее в статье описывается, в каком апокалиптическом освещении видит будущее Российской Федерации известный среди отечественных специалистов американский эксперт (бывший советолог) в области демографических аспектов развития России Мюррей Фишбах, утверждающий, что последствия демографических процессов для экономики, армии и общества в целом будут огромными. Это неизбежно приведет, — говорится в статье, — к ослаблению экономического потенциала России и отразится на ее положении в мире.
— Понимают ли серьезность ситуации те, кто правит страной?
— Нет, не понимают. Многие правительственные чиновники, и не только у нас, но и в Америке (удивительная вещь: чиновники, что там, что здесь, — абсолютно одинаковы), словно не догадываются, зачем нужна семья. Они не видят того, что семья — это механизм, который вообще обеспечивает их существование на этом свете. А ведь наиболее дальновидные, хитрые, осторожные из них должны понять, что угроза семье — это угроза их власти. И их сидению во власти. Я думаю, пройдет еще лет пять-семь, и самый глупый чиновник будет сознавать, что депопуляция — это гибель. Командовать некем будет. Не станет ни тех, кто с ложкой, ни тех, кто с сошкой. Когда депопуляция страны затягивается, то власть рушится. Пока они этого не чувствуют, но очень скоро ощутят первые признаки конца своего чиновничьего всесилия.
— А хоть ученые-то видят, к чему дело клонится?
— Я уже говорил, что многие демографы, вопреки социологическим данным, строят свои расчеты, исходя из показателя 1,3 ребенка на одну женщину и убеждены, что самый низкий прогноз рождаемости еще пятьдесят лет будет держаться на этой отметке. А она все сползает, сползает и сползает вниз. Так что даже ученые заняты не трезвым анализом положения, а нагромождением какой-то мифологии… Но главное — никто не воспринимает депопуляцию как кардинальную, важнейшую социальную и экзистенциальную проблему.
Изучая семью и рождаемость, мы — я и мои немногие единомышленники — пришли к выводу, что критерием социальной системы является не количество в ней богатых и бедных, как обычно принято думать, а то, насколько эффективно она обеспечивает приток рождаемости и уменьшение числа умирающих. Прилагает ли она все усилия к тому, чтобы люди между стартом и финишем жили как можно дольше. Если родовая продолжительность жизни homo sapiens — 98 лет, то надо стремиться к тому, чтобы всякий человек жил хотя бы девяносто лет. А у нас в стране мужчина сейчас живет в среднем 62 года, а женщина — 72. По продолжительности жизни женщин мы очень сильно отстаем от развитых государств — Японии, скандинавских стран… А с мужчинами у нас — кошмар. Мы совершенно дремучая страна, и лучше нас даже Монголия. Да и может ли быть в России по-иному при общем отсутствии осознания ценности человека, ценности ребенка?
— Можно ли исправить положение? Можно ли реально вернуть высокий статус семьи, сделать многодетность вновь привлекательной для людей?
— Есть у меня какая-то робкая надежда на то, что можно повлиять на общественное мнение, потому что эта проблема затрагивает все: и политику, и экономику…
Если выразить суть решения проблемы в самых простых словах, то она состоит в том, чтобы изменить в рыночной экономике стоимостную систему. Платить за труд надо, не просто ориентируясь на индивидуального работника, холостяка, а заботясь о том, чтобы поддерживалось воспроизводство населения, рождение детей. Все рыночные механизмы должны быть задействованы таким образом, чтобы уровень жизни рос прежде всего у семей с несколькими детьми, а потом уже в малодетных семьях. И в последнюю очередь — у холостяков.
Ни одно государство — ни наше, ни американское и вообще никакое — не платит семье ни гроша за детей, которые поставляются в народное хозяйство и которые там трудятся, за солдат, которые отбывают службу, за девочек, которые работают, лишаясь семейной карьеры…
— А как же СССР? Вспомните денежную помощь многодетным семьям, налог на холостяков, ордена "Мать-героиня" и тому подобное.
— То были всего лишь подачки. Утверждаю это категорически. И подачки мизерные. В Чехословакии тоже всегда были пособия, и очень высокие. И это не помогло. Пособия — всегда милостыня. А стимулирования семьи по числу детей никогда не было нигде в мире. Как повысить потребность в детях — вот главный вопрос, но от пособий его решение не зависит.
— Но возможна ли в принципе рыночная экономика, ориентированная на семью?
— Да, возможна. Только надо захотеть обратиться к ней. Надо, как говорится, научить человека удить рыбку, а не давать ему подачки. Я говорю о политике доходов, налогов и кредитов. Надо найти способ сделать так, чтобы семья могла автономно, суверенно реагировать на рыночный рост цен, на изменения конъюнктуры. Сейчас она отвечает на них только одним — сжимается как шагреневая кожа в романе Бальзака и стремится все меньше и меньше рожать. Ничего иного ей не остается.
Лучше всего поведение семьи в этой ситуации безальтернативности объясняет психологическая теория когнитивного диссонанса. Суть ее в следующем: когда человека вынуждают к неприемлемому для него поведению, он, чтобы сохранить уважение к себе и свое Я, не отвергает того, к чему его принуждают, а принимает насилие и, более того, убеждает себя, будто ведет себя так, как сам хотел. Когда ликвидировали класс домашних хозяек и семья при нищенских зарплатах не могла выжить без труда женщин, то людям ничего не оставалось, как только принять новую идеологию.
— Итак, политика доходов, налогов и кредитов…
— Начнем с доходов. Если мы провозгласили капитализм и позволяем человеку заработать, иметь доходы, то должны быть реальные возможности выбора разных видов деятельности, которые приведут к этому высокому доходу. Нетрудоспособным надо помогать. Все остальные должны зарабатывать на себя. Только надо создать систему, которая им позволяла бы это делать. Гайдар с Ельциным бросили лозунг "Обогащайтесь", но не создали для каждого человека реальных возможностей участвовать в рыночной конкуренции. А капитализм — это создание нового производства, а не только спекуляция тем, что уже произведено.
Далее — налогообложение. Если семья получит возможность зарабатывать деньги, то льготная система налогообложения должна поставить в более льготные условия те семьи, где больше детей. Если у семьи мало детей или их вообще нет, то она платит больше налогов. Это справедливо.
Затем — инвестиции. Как показывают все современные политэкономические теории, начиная с теории Маркса, производственная прибыль, которая остается после вычета всех расходов на производство, достается капиталисту, и тот полностью присваивает ее себе. Так вот, часть этой прибыли должна отчисляться на две цели: во-первых, на экологию, на восстановление ресурсов земли и окружающей среды и, во-вторых, на семью, на пополнение людских ресурсов. Необходимо направить на детей мощный поток инвестиций — начиная с самого рождения ребенка и до восемнадцати лет.
Надо ввести также систему кредитов для молодых семей. Затем, скажем, чтобы молодожены могли за сто тысяч долларов купить дом. А если они с интервалом в три года родят четверых детей, то полностью гасят кредит. Такая система будет реально работать на повышение ценности семьи и детей.
— Такого идеального капитализма нет еще ни в одной стране.
— Даже если говорить не об идеальном, а о реальном капитализме, то реформаторы выбрали неверную с точки зрения воспроизводства населения модель. Почему перепичканная социал-демократией и большевизмом Россия, которая еще даже не нюхала по-настоящему жизни европейских капстран, вдруг сразу взяла за образец модель американскую, где все построено не на рождаемости в семье, а на привлечении мигрантов и где в сравнении с европейскими странами меньше форм социального обеспечения?
Однако даже и в США 50 процентов женщин — домашние хозяйки. Там имеется социальный класс домашних хозяек. И мужчины содержат нескольких детей и жену. Впрочем, это не решает проблемы. Американские социологи показывают, что многодетные семьи все больше проигрывают в доходах семьям, где детей меньше и где работают и муж, и жена. Причем, неважно, кто из них кормилец — он или она: их положение становится все хуже и хуже. Так что по американским данным видно, что эта экономическая система работает против семьи, и малодетность позволяет снизить темпы роста средней заработной платы.
Значит, за образец следовало брать европейские модели, но и в Европе тоже 35-50 процентов домашних хозяек. Как же можно у нас строить без них капитализм?
— И все же предположим, что в России взят реальный курс на повышение рождаемости. Как скоро скажутся результаты?
— Принято считать, что улучшение условий жизни сразу улучшает условия реализации имеющейся у населения потребности в детях. Но на самом деле это дает лишь небольшой прирост рождаемости. Сотни имеющихся у меня тестов показывают, что у российского населения нет потребности больше чем в двух детях. А повышать эту потребность надо, изменяя положение института семьи в сравнении с государственными институтами.
Наша задача — довести количество трехдетных семей до 35 процентов. Число семей с четырьмя детьми — до 15 процентов. С пятью и более детьми — до 2 процентов. Нам надо резко снизить число однодетных семей и довести его до 10 процентов.
Как скоро это может произойти? Даже при самой благоприятной политике — не за год и не за два. На примере рождаемости мы видели: инерционные нормы высокой рождаемости действовали на протяжении ста лет, есть своя инерция и у норм малодетности.
Если завтра пустить в ход систему увеличения рождаемости, результат мы получим через тридцать лет. Но кто из нынешних политиков захочет сегодня потрудиться над тем, что даст отдачу в далеком будущем? Только тот, кто в полной мере обладает государственной мудростью.